Восемь дней проведенных в Черногории, т.е. Монтенегро, были удивительно насыщенны внешними впечатлениями и внутренними размышлениями. Второе мне представлется не менее важным, но пожалуй только для меня. Сразу требуется сделать disclaimer. Во-первых, мои заметки носят абсолютно субъективный харакатер и ни в какой мере не претендуют на адекватное раскрытие темы, да и вообще какое-то «раскрытие». Во-вторых, при всем могущем показаться слегка негативным отношении к событию, я считаю его очень важным и большим достижением огранизаторов, доставившем большое удовольствие участникам и гостям. Что само по себе снимает любые критические замечания, в том числе и идущие от меня.
( Collapse )
Originally posted at otkaznik1.dreamwidth.org
Как редко бывает, приснился сон. И даже запомнился. Какой-то молодой человек неясного обличия, но пола определенно мужского, одетый прилично по моде начала прошлого века резонерствует о смысле жизни. А я ему трактую максиму Мармеладова о том, что всякому человеку надо иметь куда пойти. Смущаю его почему-то этим и он исчезает.
От юбилейных размышлений остался хвостик – вопрос, почему вопреки всякому здравомыслию интерес к русским делам сохраняется. На первый взгляд пародокс, но внимательно вглядевшись, можно различить рациональную основу. Ложных объяснений множество, и модельный характер переходных ситуаций (любые ситуации можно трактовать как переходные), и травмированность соучастием в российской недавней истории, и пр. и пр. На самом деле все проще. Взглянешь на Россию и американские проблемы, которым несть числа, блекнут и отступают. И радость бытия охватывает старческий организм.
Религиовед Р. А. Силантьев считает, что Джемаль является радикальным[27] и маргинальным[28][22] философом-оккультистом[29]. Силантьев отмечает, что «Джемаль также публиковал весьма неординарные для исламского деятеля рассуждения о метафизическом смысле фаллоса и вагины. „Истинный фаллицизм — это отказ идти в ловушку неизбывной вагинальной вопросительности“, „Метафизическая автоэротика фаллоса лежит в основе героического вызова, обращённого к силам судьбы“, „Участие фаллоса в андрогинате предполагает принятие жертвенной обречённости и перспективы кастрационной гибели“ и другие глубокие мысли немало смущали простых мусульман, которые стали называть Джемаля философом-фаллистом»[30]. Также Силантьев указывает на то, что «Гейдар Джемаль вместе с идеологами „русских мусульман“ — Вячеславом-Али Полосиным и Валерией Пороховой обвинялся в незнании арабского языка и базовых основ исламского вероучения. Действительно, из них троих арабским владела только Порохова, однако свой перевод Корана она всё-таки сделала с английского»[31].
Известный журналист и писатель А. С. Челноков писал, что «Несколько человек, в их числе и Джемаль, изучали труды мистиков и эзотеристов, добытые с превеликими усилиями в спецхранах „иностранки“. Томящиеся в собственном соку, „чёрнокнижники“ чудачили как могли: придумывали ритуалы, наподобие тех, что приняты в сатанинских сектах; обряды инициации (посвящения) сопровождались обильными возлияниями и употреблением наркотических снадобий»[30][1].
..«Свет» — он всегда привносится со стороны. Б. А. Успенский подчеркивает как специфику России ее пограничность между Европой и Азией (начиная с «пути из варяг в греки»): сперва, при Владимире, высшая культура привносится из Византии, потом, при Петре, — из Европы, потом, при Ленине, — тоже из Европы. Все три раза она насаждается сверху, болезненно, с кровью. («Путята крестил мечом, а Добрыня огнем» — нам трудно себе представить, сколько поколений после Владимира Святая Русь жила в ошалелом двоеверии.) «Внедрять просвещение с умеренностью, по возможности избегая кровопролития» — эта мрачная щедринская шутка действительно специфична именно для России. Но — пусть менее кроваво — культура привносилась со стороны и привносилась
Именно сверху не только в России, но и везде. Сам Б. А. Успенский пишет, что если Россия на своем пограничье чувствовала себя культурной колонией Германии, то Германия чувствовала себя такой же культурной колонией Франции; добавим к этому, что двумя веками раньше Франция чувствовала себя такой же культурной колонией ренессансной Италии, а ренессансная Италия — античного Рима, а античный Рим — завоеванной им Греции. «Контакты цивилизаций в пространстве и во времени» (выражение Тойнби) — явления одного порядка, и при всех таких контактах четко различаются цивилизации: более престижная и менее престижная, влияющая и принимающая влияние. Даже когда реального контакта нет, он выдумывается: греки представляли свои политические новации как возрождение забытых «Тесеевых уставов», а римляне противопоставляли греческому влиянию возрождение столь же мифологизированных «нравов предков». Как потом это нововоспринятое просвещение проникало сверху вниз, это уже было делом тактики кнута или пряника: Петр I загонял недорослей в навигационные школы силой и штрафами, а Александр II загонял мужиков в церковно-приходские школы, суля грамотным укороченный срок солдатской службы. Разумеется, всякий раз чужие тексты на новой почве складывались в новый контекст, Венеция не походила на Афины, Киев на Константинополь, а Петербург на Париж: никакой специфики русской культуры здесь нет...
"Прежде всего он отбрасывает материализм, но я сказал "отбрасывает" - и выразился неточно. Владимир Соловьев с юных лет до последних лет своей жизни следовал принципу, который когда-то был высказан философом и математиком Лейбницем. Человек всегда не прав, когда он отрицает, особенно философ. И каждая доктрина, каждое учение наиболее слабо именно в том, что оно отрицает. Это был главный принцип жизни и мышления Соловьева. На что бы он ни обращал свое умственное внимание, социализм или учение об эволюции, на развитие старообрядчества или судьбу России, - он всегда брал оттуда нечто ценное, он понимал, что ничего нет на свете бесплодного и бесполезного. Его мышление проходило под знаком того, что он сам называл - "всеединство". Всеединство - это дух, который связывает элементы природы, который связывает духовные миры, который связывает общество, которое в конце концов связывает нас с высшим единым началом. И вот когда люди берут какую-либо одну часть бытия всеединого органичного и выделяют, - получается то, что он называл "отвлеченным началом". Поэтому рассудочное познание, ставшее отвлеченным, оторванным, отрезанным от бытия, оно в конце концов терпит поражение. Эмпирическая наука, которая перестает считаться с опытом внутренним, духовным и с выводами отвлеченной метафизики, тоже в конце концов заводит в тупик".
