У меня наступило какое-то набоковское время. Читаю сразу и Набокова, и о Набокове. Во-первых, The Feud, книжка Алекса Бима о конфликте между Набоковым и Уилсоном, поводом к которому стал эпохальный труд перевода и комментирования «Евгения Онегина». Рецензия Уилсона 65-го года заслуживает особого внимания – чрезвычайно интересное чтение. Во-вторых, впервые читаю «Другие берега». Раньше читал только Speak Memory. Русский текст кажется ярче, более выпуклым. Возможно сказывается то, что русский все же родной.
Набоков предстает человеком крайне неуживчивым, нетерпимым, мизантропичным. Это чувствуется и из его жизненных коллизий, и из языка его прозы.
Вдруг приходит в голову, что я с ним знаком «через одно рукопожатие». В Москве я был близко знаком с Алексеем Владимировичем Эйснером, человеком яркой биографии, включающей послереволюционную эмиграцию. В Берлине он пересекся с Набоковым и тот даже «удостоил» АВ язвительнейшей статьи в эмигрантском журнале «Руль». В ней АВ получил по-полной за Бунина. Набоков и АВ принадлежали разным лагерям, что сказалось на дальнейшей судьбе каждого. Набоков никогда не возвращался в Россию. АВ долевел до Испании и возвращения в СССР, где и получил свои 16 лет Воркуты и Караганды. Я с ним познакомился в середине 60-х после его возвращения в Москву. Он много мне рассаказывал, в том числе и про Набокова, о котором всегда говорил с досадой. Вот теперь в набоковское время все это всплыло в памяти.
Comments
Чего стоит, например,бледная фраза (перевод Ильина)о русской даме, нарвавшей для украшения "охапку прекрасных листьев ядоносного сумаха, прижимая их к розовой,веснущатой груди",
в оригинале эта фраза вызывает хохот, так как речь идет о poison ivy.